В Костанае ведет прием единственный в области эпилептолог

Чтобы просто получить консультацию такого специалиста, раньше нужно было ехать как минимум в Астану. Об оперативном лечении эпилепсии в родном городе костанайцы могли только мечтать. Теперь все изменилось благодаря доктору Алибеку Сейдалину

Наш герой отучился на терапевта, но, поработав в приемном покое меньше полугода, понял, что Костанай нуждается в невропатологах. Тогда молодой специалист прошел переподготовку, а спустя еще несколько лет решил углубиться в лечение эпилепсии.

Почему в Казахстане эпилептологи пока не могут вести бесплатные приемы, как отличить истинные судорожные припадки от ложных и почему за лечением уже не стоит ехать в Россию, Алибек Сейдалин рассказал корреспонденту «НК».

– Алибек Бугбаевич, что побудило вас заняться именно пациентами с эпилепсией?

– Это социально значимое заболевание. Человек с приступами может быть внешне довольно полноценным, но он не может устроиться на работу. Или устраивается, а его увольняют. Возникают проблемы с личной жизнью, есть запрет водить машину… Я работаю в ЦРБ в Тобыле и беру дежурства в Костанайской городской больнице. Там познакомился с нейрохирургом Анатолием Дуйсембиным. Как-то мы разговорились о больных, в частности, об одном пациенте с эпилепсией. Этот случай показался мне интересным, и коллега предложил свести меня с эпилептологом из больницы Управления делами Президента. Так я поехал на учебу и вернулся отчасти другим специалистом.

– Где вы ведете прием сейчас?

– Только в частных клиниках Костаная и ЦРБ в Тобыле. К сожалению, в государственных поликлиниках нет возможности быть именно эпилептологом, а значит, принимать пациентов за счет ОСМС. Причина – у нас просто нет такой структурной единицы. Но даже если бы появилась, полноценно провести прием не даст регламент. Есть определенная оплата консультации, там время стандартное – 20 минут. А на эпилепсию и часа может не хватить. Люди обычно приходят на прием вместе с родственниками, друзьями – очевидцами судорог. Это нужно, чтобы определить тип приступа и подобрать лечение. На беседы уходит много времени.

– Как вы считаете, почему больные эпилепсией в Казахстане до сих пор остаются один на один со своей проблемой?

– Нехватка специалистов – это главная причина. Кто имеет деньги, время и возможность уехать, отправляются в Астану или Алматы. А есть люди, которые живут в районах, в маленьких деревнях и ждут помощи от своих местных врачей. Там зачастую даже неврологов нет. В результате упущенного времени эти больные получают последствия в виде ухудшения умственных способностей, памяти, внимания. Надо относиться к заболеванию серьезно и не ходить к баксы – знахарям, не лечиться у них.

– А у вас были такие пациенты?

– Да! Они не нашли ответов у невропатологов и несколько лет ходили к знахарям, а потом получили фармакорезистентную форму эпилепсии (та, которая уже не лечится препаратами – прим.ред.). Важно, что она возникает постепенно, когда человек не получает должную терапию, то есть предотвратить это можно было на ранних стадиях.

– Вы согласны с тем, что не каждый невропатолог – это эпилептолог?

– Неврология – большая область. Мы лечим и хондроз, и инсульт, и рассеянный склероз. Да, мы получаем диплом, должны лечить все. И мы это делаем по возможности, но знать все досконально невозможно. Один строитель кладет кирпич, другой клеит обои. Они оба строители, но один из них обои поклеит лучше, а другой хуже. И у врачей также. Для этого специалисты и сужаются, чтобы качество помощи было выше. Терапевт ведь тоже знает неврологию, а я учил педиатрию, но я детей не лечу.

– Когда вы обучались эпилептологии, много нового узнали?

– Такое ощущение, что я вообще ничего не знал. Например, у нас есть два препарата – «Карбамазепин» и «Депакин», которые можно назначать как будто бы всегда и всем, но это совсем не так, хотя это препараты первого ряда. Особенностей в лечении очень много, все подбирается индивидуально. Пока я обучался в Астане, увидел, конечно, совсем другую медицину, другое отношение к приступам. Есть такое выражение: лечение эпилепсии – это всегда новый опыт. Не бывает стандартов, не бывает двух одинаковых приступов, один препарат не поможет десяти больным. Чем больше опыта, тем лучше ты лечишь. Летом я ездил в Китай на обучение, посетил два города. И там доктора еще мощнее, они на несколько лет нас опережают. В Пекине есть отдельные центры эпилепсии. У нас же таких врачей даже в Астане единицы.

– Можете рассказать, как эпилепсия проявляет себя? Многие до сих пор верят, что эпилепсия – это обязательно пена изо рта.

– Есть даже такие формы эпилепсии, когда человек просто замирает на несколько секунд и родные даже об этом не знают. Приходил ко мне парень, который два года назад отслужил в армии. Отец сказал, что сын зависает постоянно, будто бы глубоко погружается в мысли, а глаза стеклянные. На эпилепсию они даже не думали, но ЭЭГ показала эпилептическую патологическую активность. На МРТ обнаружили очаг кистозно-глиозных изменений. Это как шрам в голове. Мы полностью расспросили пациента и выяснили, что был такой эпизод во время службы: парня избили, он потерял сознание, в течение двух месяцев болела голова, а после начались те самые «зависания». Никому об этом он не говорил, потому что готовился к службе в полиции. Теперь, понятное дело, планам не сбыться. Эпилепсия может возникать не только из-за травм головы, но и по иммунным, генетическим, метаболическим причинам, из-за нейроинфекций. Когда мы пытаемся найти причину эпилепсии, важно все: где и как родился, было ли обвитие пуповины, как мать чувствовала себя, будучи беременной. Важно знать, как видят приступы родственники, потому что судорог может быть несколько типов: и с замиранием, и падением. Бывают и поведенческие приступы, когда человек начинает ковыряться в мусорке, икать, и метаболические – когда просто потеет. Есть и ложные приступы, например, когда человек употребляет алкоголь в течение нескольких дней. Также судороги могут быть на фоне высокой температуры.

– Некоторые костанайцы, отчаявшись получить в городе помощь, едут в Россию, считая, что там врачи более продвинутые, чем даже в Астане. Где бы вы посоветовали все-таки лечиться?

– В Казахстане сейчас есть все условия, ничем не уступающие России. Там вам придется платить и за прием специалиста, и за обследования. Мы же можем провести здесь все бесплатно. ЭЭГ ночного сна делают уже даже в Костанае, МРТ для больных эпилепсией тоже. Этого достаточно, чтобы диагностировать заболевание, определить тип приступов и назначить лечение. Если случай более сложный, мы отправляем наших больных в Астану. В частности, там могут провести иктальную ЭЭГ, то есть обследование во время приступа. Его провоцируют, чтобы понять, имеется ли в мозге эпилептическая активность. Ведь у некоторых пациентов приступы случаются, но это не эпилепсия. Они не притворяются, так работает психика, и для правильного лечения это нужно определить. Еще один аргумент в пользу нашей медицины – не нужно пересекать границу и подстраиваться под общественно-политическую обстановку.

– Летом ваши пациенты с фармакорезистентной эпилепсией перенесли операцию по стимуляции блуждающего нерва, которая снизила количество приступов. Есть ли у вас еще планы по оперативному лечению судорог?

– Мы готовимся сделать одному больному резекцию эпилептического очага. Но сейчас стоит вопрос, повредим ли мы функции мозга, которые отвечают за память и социализацию. Этот пациент пьет три препарата и все равно имеет приступы два-три раза в две недели. Это часто. Но лекарствами ему уже не помочь, потому что больше трех препаратов смысла назначать нет.

– Что для вас сложный случай эпилепсии?

– Сложный случай – это почти каждый. Легких не бывает. 30% – фармакорезистентная форма. Чтобы ее диагностировать, надо убедиться, что попробовал все. Назначаешь один препарат – не получается, другой – тоже не выходит. Порой пациенты звонят и спрашивают: «Может, нам к другому доктору обратиться?» Но я на это стараюсь не обращать внимания. Кто-то думает, что врачи методом тыка назначают, но это подбор, иначе никак, единого пути лечения нет. Надо понимать, что эпилепсия – это долгий путь. Пока человек лечится, я, пациент и его близкий родственник становимся одной командой и так работаем.

Татьяна ФАЙЛЬ,
фото Ларисы БОЖКО